Аннотация. В статье приводится анализ отдельных аспектов наиболее распространенной в юридической литературе классификации прав человека — по поколениям, а также рассматривается место права на образование в системе поколений прав человека. Автор предлагает уточнить классификационные критерии деления прав и свобод человека, отмечает особенности исторического формирования права на образование у различных народов, а также в эпоху Нового времени в масштабах основных государств, участвующих в международном общении. Делается вывод о нелогичности восприятия общекультурного, ценностного значения образования в современную эпоху.

 

Ключевые слова: классификация прав и свобод человека; право на образование; поколения прав и свобод человека; право-условие; основные права; ценность образования; аксиология образования.

 

В последнее десятилетие в средствах массовой информации, в заявлениях официальных лиц время от времени появляются сведения об увеличении в России количества лиц с высшим образованием, при этом, как правило, в негативном контексте или с негативными оценками. Отмечается, что многие выпускники вузов не могут найти работу, что свидетельствует о некачественном образовании либо о переизбытке соответствующих специалистов на рынке труда[1].

Безусловно, связь между получением образования и трудоустройством существует, но социальная, общекультурная роль образования гораздо больше[2].

Чем выше успешность отдельного человека, тем больше выгод в этом для государства и общества. Это проявляется в равно признаваемой всеми государствами необходимости государственного финансирования образования. Такое нелогичное явление с точки зрения потребительского рынка «объясняется тем, что от образования индивидов зависит процветание всего общества в целом... Поэтому государство… имеет право облагать граждан налогом, чтобы оплатить эти необычные "выгодные всем" услуги, т. е. образование»[3].

Но почему же тогда увеличение числа образованных людей (или даже имеющих формально образование определенного уровня) вызывает такие оценки? Как представляется, одной из причин является традиционное представление о праве на образование как одном из социально-экономических прав, которые в существующей конституционной и международно-правовой интерпретации рассматриваются как вторичные, второстепенные — в сравнении с важнейшими и первостепенными личными и политическими правами, и относятся ко второму поколению прав и свобод, в отличие от личных и политических, которые считаются правами первого поколения.

Классификация прав и свобод человека по поколениям была предложена в конце 70-х годов XX в. Карелом Васаком. Он выделял три поколения прав человека, которые, по его мнению, соотносятся с тремя идеалами Французской революции 1789 г.: свободой, равенством и братством. Первое поколение прав человека представлено в Международном пакте о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г., второе — в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 г., а третье образуют такие права, как право на развитие, право на здоровую окружающую среду и право на мир, которые еще только начинали получать международно-правовое признание и были названы автором правами солидарности[4].

По мнению Н. В. Варламовой, в данной классификации за основу взяты как содержательный критерий (характер прав), так и хронологический (время их признания и обеспечения). В дальнейшем, однако, стал доминировать хронологический критерий выделения поколений прав человека, а специфика их юридической природы, как правило, не учитывалась, что отмечалось критиками данного подхода: ведь естественно-правовая традиция рассматривает фундаментальные права человека как всеобщие, вечные и неизменные.

Более важными с позиции настоящего исследования являются следующие критические соображения в отношении рассматриваемой классификации: различные права невозможно строго и однозначно соотнести с историческим периодом их утверждения, а сам термин «поколения» создает ложное впечатление о вытеснении одних прав другими. И, как завершает в цитируемой статье этот сюжет Н. В. Варламова, «поколения прав человека» — это, безусловно, метафора, причем метафора, которая проясняет ситуацию в той же мере (следующее поколение, его международно-правовое регулирование, является условием надлежащего осуществления предыдущего поколения), что и вводит в заблуждение (поколения не сменяют друг друга, а сосуществуют, новое поколение не является принципиально иным явлением, в сравнении с предыдущим)[5].

Однако можно ли в действительности считать право на образование неким вторичным правом, как оно зачастую рассматривается и в конституционно-правовой литературе, как появившееся сравнительно недавно право второго поколения[6]?

Как известно, любая классификация является условной. Это относится и к поколениям прав и свобод, которые даже могут восприниматься как эпоха появления соответствующих прав и свобод, а не просто их провозглашения в конституционных текстах. Например, личные и политические права и свободы относят к первому поколению — то есть они были закреплены в конституционных актах конца XVIII – начала XIX вв. Но это не означает, что они появились в эту эпоху. Они, безусловно, признавались уже достаточно давно.

Например, право на жизнь защищалось многочисленными установлениями законоположений разных эпох и разных народов (конечно, с оговоркой о разной «ценности» жизни людей — например, по Русской правде стоимость жизни княжеского общинника была в два раза больше жизни обыкновенного человека[7]). Политические права, в частности избирательные, были и в первобытной демократии, и в республиках греко-римской эпохи, и в вечевой демократии многих средневековых республик, в вольных городах в Европе и пр.

Почему же эти права получили первоначальное конституционное закрепление в самых ранних конституциях Нового времени?

Как представляется, это было необходимо для закрепления сложившегося капиталистического строя. Например, свобода личности (для разрушения средневекового цехового общественного устройства — а отсюда для обеспечения свободы передвижения по территории страны для свободного заключения договоров на использование труда), участие в голосовании в представительные органы (для формирования основных государственных структур — парламента, президента). Вместе с тем эти права не были правами человека вообще, а были правами буржуазии — политические права были правами небольшого процента от всего населения.

И только к концу XX в. политические права стали в полном смысле правами человека, когда большинство цензов и иных ограничений было снято (например, в США до принятия 24-й поправки к Конституции США в 1964 г. на федеральных выборах взимался избирательный налог, без уплаты которого участие в выборах не допускалось). Как бы то ни было, закрепление соответствующих прав в первых конституциях Нового времени не сделало их правами всех.

Это же касается и многих других прав и свобод «первого» поколения. Например, согласно американской Декларации независимости 1776 г. все рождаются равными и свободными… Но только в этой ситуации существование рабов осталось незамеченным, они не признавались людьми, а были вещами. Даже священная и неприкосновенная частная собственность (как она провозглашалась в первых конституциях мира) не была таковой для всех без исключения, потому что государственная защита не является бесплатной (как и в настоящее время — например, государственная пошлина при обращении в суд), а, следовательно, защитить свою собственность могли (как и, в общем-то, в настоящее время) лишь обеспеченные слои населения.

Получается, отнесение приведенных прав и свобод к первому поколению как обоснование их появления и признания правами всех людей — собственно правами человека в первом поколении (а в отношении политических прав — всех граждан или подданных) является несправедливым. А сама рассматриваемая классификация прав и свобод отражает, очевидно, не время появления соответствующего права или свободы, не их закрепление в конституциях как прав человека и гражданина, а интересы государственной организации в обеспечении собственной легитимации, формировании собственной структуры и пр. Для достижения этих целей и были закреплены, конституциализированы соответствующие права и свободы человека как признание обязательства государств их признавать, обеспечивать и гарантировать.

В одной из публикаций, дающей в целом отрицательную оценку социальным правам, высказывается интересное суждение о том, что борьба за права человека — это, по сути, борьба простолюдинов (как написали авторы, «рядовых людей») за привилегии высших классов[8]. Это, например, показывает распространение на всех людей обращений, которые раньше применялись только по отношению к высшим классам — месье, сэр, мистер, сан и т. п.

Приведенное мнение прекрасно укладывается в изложенное выше представление о первоначальном закреплении прав и свобод в конституциях, но фактическое их использование только малой долей населения и постепенное распространение этих прав и свобод на других граждан или подданных.

Аналогичные соображения можно высказать и в отношении права на образование. Оно изначально являлось принадлежностью правящих, привилегированных классов. Как писал А. С. Пушкин в «Евгении Онегине», «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь...». Образование для российского дворянства (точнее — для мужской его части) было традиционным и практически обязательным. Необразованность воспринималась как объект для насмешек (вспомним комедию Д. И. Фонвизина «Недоросль»). Наряду с общераспространенным в дворянской среде домашним образованием, причем весьма неплохим для того времени (его можно даже сравнить с высшим образованием в современной России), действовали и образовательные учреждения (например, лицей, в котором и учился сам А. С. Пушкин, Московский, Петербургский и другие университеты Российской империи), которые являлись, как говорили в недавнем прошлом, «кузницами кадров» для государевой службы и где обучение было бесплатным. К слову сказать, одноклассник Пушкина А. М. Горчаков дошел на государственной службе до поста министра иностранных дел. А для простолюдинов образование было недоступно (общеизвестным является тот факт, что М. В. Ломоносов, чтобы быть зачисленным в Греко-латинскую академию, выдал себя за сына дворянина).

Во все времена и практически у всех народов, достигших определенного уровня развития государства и общества, создавались образовательные учреждения (как под эгидой государства, так и по частному почину). Достаточно вспомнить и академию Платона, и средневековые европейские университеты, и образовательные учреждения в средневековых государствах Азии — например, медресе, созданные Тамерланом (или Тимуром, как его называют в Азии) и его сыном Улугбеком в Самарканде (здания всемирно известного Регистана — площади в центре города). При этом в отличие от европейских университетов, существовавших на основе оплаты образования студентами, в Самарканде той эпохи образование было бесплатным!

Таким образом, образование традиционно было привилегией состоятельных классов, социальных слоев общества, но, с другой стороны, воспринималось как благо, которое может быть получено за плату, а при наличии возможности государства — и бесплатно.

Что же произошло в XX столетии? Можно ли считать, что образование стало общедоступным, что оно «освоено» рядовыми людьми?

Действительно, эта привилегия правящих классов — быть образованным — стала распространяться на всех людей. Но получила немного другую телеологическую направленность. Например, Советское государство достаточно рано осознало необходимость обеспечения образования и его распространения как условия развития кадрового потенциала государства, повышения эффективности труда. Одной из причин повышенного внимания советского правительства к проблемам образования было то, что преемственность в развитии государственных институтов после Октябрьской революции 1917 г. была нарушена. Преследования и уничтожение высокообразованных представителей враждебных классов поставили государство на грань развала, поскольку управлением занимались малообразованные люди, которых нужно было в срочном порядке обучать самым элементарным вещам. Система всеобуча, появление рабфаков как подготовительных курсов при сохранившихся университетах и пр. — эти меры позволили решить проблему кадрового голода в управлении. Получается, что образование как всеобщее благо изначально воспринималось как условие осуществления трудовой деятельности. Да и в настоящее время право на образование считается непосредственно связанным с реализацией трудовой функции человека, традиционным квалификационным условием занятия определенных должностей — также социально-экономического права.

В других странах, по примеру Советского государства закрепивших обязательность образования и право на образование в числе социально-экономических прав, фактическое распространение образования было небольшим. И лишь после окончания Второй Мировой войны появились международно-правовые акты, закрепившие обязательность элементарного образования для всех государств, в том числе и самих государств-победителей. При этом США, например, стремились не закреплять обязательность социально-экономических прав, что выразилось в замене слова «обеспечивать» (enforce) на «содействовать» (promote) в соответствующих положениях Всеобщей декларации прав человека[9]. Как и в практике СССР, международными документами образование воспринимается как непосредственно связанное с трудовой деятельностью (например, ст.ст. 23–26 Всеобщей декларации прав человека[10]). Огромные усилия были приложены для установления эквивалентности, а затем и признания иностранных документов об образовании, степенях и квалификациях в европейском регионе, как и в других регионах мира[11].

Однако роль права на образование не сводится к позиции права-средства — для осуществления трудовой деятельности. Лишь при наличии образования можно надлежащим образом реализовать свои права — и экономические (правильно распоряжаться собственностью, выбирать выгодные налоговые режимы и пр.), и политические (обдуманно голосуя на выборах и т. д.), и социально-экономические (успешно продвигаясь по служебной лестнице и т. п.).

Для большинства авторов, анализирующих права человека, образование является социально-экономическим правом (правом второго поколения) по его внешним признакам. Как отмечается, первое поколение отразило так называемую «негативную свободу» — то есть обязанность государства воздерживаться от вмешательства в сферу личной свободы как порождение английской, американской и французской революций. А второе поколение экономических, социальных и культурных прав сформировалось в процессе борьбы народов мира за улучшение своего экономического уровня (конец ХІХ – начало ХХ вв.) — к ним относятся социально-экономические права. Большое влияние на их развитие также оказал научно-технический прогресс ХІХ в., переход общества от традиционных к либеральным цивилизациям, которые нуждались в гуманистическом либерализме с обеспечением достойного уровня жизни людей и социальной направленности государства. Эти права были направлены на борьбу народов за улучшение своего экономического уровня, повышение культурного статуса[12].

Второе поколение прав человека воспринимается в более положительном («право на»), чем в негативном («свобода от») плане. Эти права требуют вмешательства государства в обеспечение равного участия в производстве и распределении соответствующих ценностей. Однако, как все гражданские и политические права первого поколения неверно характеризовать в качестве негативных прав, так и не все права, которые принадлежат ко второму поколению, могут иметь определение положительных прав. Например, право на свободный выбор занятости, право создавать профессиональные союзы и принимать участие в них, право свободного участия в культурной жизни общества в своей основе не требуют положительных действий государства для обеспечения удовлетворения этих прав. Однако большинство прав второго поколения, в соответствии с некоторыми критериями справедливого распределения благ, требуют обязательного государственного вмешательства по выделению необходимых ресурсов. Ведь эти права относятся к категории скорее материальных, чем нематериальных ценностей. Таким образом, права второго поколения в своей основе являются требованиями социального равенства[13].

Именно эти внешние признаки, выражающиеся в обязанности государства выделять денежные средства из государственного бюджета на финансирование государственного образования и осуществление надзора и контроля в отношении частных образовательных учреждений, сближают право на образование с социально-экономическими и социально-культурными правами. Между тем эти же признаки становятся причиной происходящих в современных государствах процессов, деформирующих общекультурную и общецивилизационную миссии образования. То, что происходит в Российской Федерации, — состоявшийся факт в западноевропейских странах.

Если образование — это сфера, которая зависит от исполнения обязанностей государства по созданию соответствующей инфраструктуры и ее экономическому, нормативному и т. п. обеспечению, то требование эффективности государственных расходов начинает распространяться и на социальную сферу, порождая здесь подходы, аналогичные тем, что используются для бизнес-структур.

Например, Жаклин Скотт — президент Университетского колледжа Кейп-Бретона в Новой Шотландии назвала университетское образование единой индустрией и определила Университет как место развития человеческих ресурсов: он производит труд (посредством исследования) и обучает труду (в процессе преподавания). Вместе с тем в классическом «гумбольтовском» Университете аналогичная связка выглядит иначе: Университет — институт, производящий знания о культуре (в ходе исследования) и распространяющий культуру в процессе обучения (в ходе преподавания)[14]. Как отмечал Фихте, «Университет существует не для того, чтобы передавать сведения, а чтобы прививать способность критического суждения»[15].

Образование является ключевым фактором обеспечения социальной стабильности[16], главным инструментом дальнейшего развития общества[17]. Система образования воспитывает гражданственность, чем воздействует на сферу политики. Образование формирует духовную жизнь общества. Современное образование — это способ решения проблем и общества, и отдельных людей, оно является одним из важнейших этапов их биографии.

Как отмечается в социологической литературе, в странах с высоким уровнем доходов господствует мнение, что все должны учиться в школе: рабочим, использующим технику или компьютеры, нужно иметь хотя бы базовые навыки чтения, письма и выполнения математических операций[18] (это определяет общедоступность[19] и обязательность среднего образования как потребности в грамотной рабочей силе); в этих странах грамотность — необходимое условие для существования демократического устройства общества, условие равноправия граждан. Но и в странах с высоким уровнем доходов школьное образование не подчиняется какому-то единому стандарту, о чем свидетельствуют чрезвычайно высокая соревновательность в японских школах, сформировавшиеся под влиянием традиционной социальной стратификации британские школы и повышенное внимание к прикладным знаниям, присущее американским учебным заведениям[20].

Отмечая схожие моменты, отечественные авторы выделяют и дополнительные: образование признается инструментом социализации, реализующим двоякую функцию процесса социализации — передача культуры и развитие личности. Если исторически образование было экономически непродуктивным, но престижным состоянием представителей элиты общества, то в настоящее время производительный потенциал общества определяется распространением специализированного знания.

Образование не только служит развитию личности, содействует ее самореализации, но и имеет решающее значение для самого общества — обеспечивает выполнение главных задач практического характера. Функция передачи культуры особенно представлена в обществах с ярко выраженным самосознанием, где есть цель сохранить традиционные ценности, передаваемые через систему соответствующего образования (это выражается в поощрении изучения дисциплин гуманитарного цикла)[21].

Система образования вносит существенный вклад в интеграцию общества. Большинство современных стран характеризуется наличием различных этнических, расовых, религиозных групп, и образование может вносить свой вклад в формирование (особенно среди подрастающего поколения) чувства общности исторической судьбы, принадлежности к данному единому обществу и, сохраняя национальные особенности культурного своеобразия таких групп, содействовать выработке общих ценностей, предпочтений, идеалов и устремлений в рамках культурной интеграции[22].

Подводя итог, полагаем необходимым сделать следующий вывод:

Сущность права на образование заключается в том, что это особое право-условие, необходимое для реализации остальных прав и свобод человека, и в этом смысле его можно сравнить с правом на жизнь. Каждое государство заинтересовано в повышении общего уровня образования как условия упрочения собственных позиций в общемировых процессах. А особый сакральный смысл образования заложен в самой сути слова «образование» — это создание, воспитание в человеке образа Бога. И, видимо, не случайно во время православной литургии обязательной является молитва об учащих и учащихся.

    

1. Арановский, К. В. О правах человека и социальных правах / К. В. Арановский, С. Д. Князев, Е. Б. Хохлов // Сравнительное конституционное обозрение. — 2012. — № 4 (89). — С. 61–91. 

2. Бессуднов, А. Миф о всеобщем высшем образовании / А. Бессуднов, Д. Куракин, В. Малик // Ведомости. — 2017. — 09 окт. 

3. В России переизбыток юристов и экономистов, но их все равно не хватает [Электронный ресурс]. URL: https://www.bfm.ru/news/376154 (дата обращения: 27.02.2020). 

4. Варламова, Н. В. Третье поколение прав человека? / Н. В. Варламова // Российский юридический журнал. — 2011. — № 2 (77). — С. 9–18. 

5. Исполинов, А. С. Правовой статус Всеобщей декларации прав человека (к 70-летию принятия) / А. С. Исполинов // Сравнительное конституционное обозрение. — 2018. — № 4. — С. 100–107. 

6. Кванина, В. В. Гражданско-правовое регулирование отношений в сфере высшего профессионального образования : монография / В. В. Кванина. — М. : Готика, 2005. — 368 с. 

7. Коваленко, С. А. Международный опыт признания образования и квалификаций в странах Европейского региона и Российской Федерации в 1960–2015 гг. : автореф. дис. … канд. ист. наук : 07.00.15 / Коваленко Сергей Александрович. — М., 2018. — 29 с. 

8. Масионис, Дж. Социология : учебное пособие / Пер. с англ. З. Замчук, С. Комаров, А. Смирнов. — 9-е изд. — СПб. : Питер, 2004. — 752 с. 

9. Олейник, Н. Н. Историческое развитие поколений «прав человека» / Н. Н. Олейник, А. Н. Олейник // Научные ведомости Белгородского государственного университета. — Сер. : Философия. Социология. Право. — 2015. — № 14 (211). — С. 120–128. 

10. Ридингс, Б. Университет в руинах / Б. Ридингс; пер. с англ. А. М. Корбута. — М. : Изд. дом. Высшей школы экономики, 2010. — 304 с. 

11. Российское законодательство X–XX веков : в 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси / отв. ред. : Янин В. Л.; под общ. ред. : Чистяков О. И. — М. : Юридическая литература, 1984. — 432 c. 

12. Садовничий, В. А. Стратегия развития высшей школы в новых социально-экономических условиях: лидерство, результативность, стабильность / В. А. Садовничий // Вестник Воронежского государственного университета. — Сер. : Проблемы высшего образования. — 2009. — № 2. — С. 6–12. 

13. Социология. Основы общей теории : учебник для вузов / Отв. ред. академик РАН Г. В. Осипов, дейст. член РАЕН Л. Н. Москвичев. — М. : Норма, 2003. — 912 с. 

14. Томас, Г. Образование: Очень краткое введение / Пер. с англ. под науч. ред. С. Р. Филоновича. — М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. — 176 с.15. 

15. Чиркин, В. Е. Конституционное право: курс для преподавателей, аспирантов и магистрантов / В. Е. Чиркин. — М. : Норма: ИНФРА-М, 2013. — 688 с.